«Путешествие к феномену». Бригада «Литературной газеты»: А.Левиков, В.Переведенцев, А. Смирнов-Черкезов, В. Травинский («ЛГ» На берегах Оби» )

23 марта 1964 года прибыли они в Сургут: первые тринадцать нефтяников —инженеры, буровые мастера, геологи эксплуатационники и один бывший уголовник, только что вышедший из тюрьмы и желающий «начать жизнь сначала».
— Без него была просто дюжина, а с ним стала чертова, — говорит Лев Дмитриевич Чурилов, начальник Нефтеюганского нефтепромыслового управления (НПУ). — Но вскоре он ушел. Была дюжина, и нужно было сдюжить. А через неделю, 1 апреля — но не шутки ради! — к ним присоединился и я. Опять стала дюжина чертовой.

Лицо у Чурилова вытянутое, щеки привпалые, резко очерченный подвижной рот. Зачес отбрасывает назад прямые черные волосы. Зеленая шерстяная рубаха в обтяжку, полуспортивный костюм. Хороший постав головы на покатых плечах. Низкий хрипловатый баритон.

— Итак, три года назад… Мы пришли на голое место. Не было домов, бань, магазинов, и ни единого рубля на них еще не отводилось: фонд заработной платы — и только! Зато имелся план по нефти, и его надлежало исполнить немедленно. И еще засели в ушах, как рефрен, слова, с которыми нас сюда провожали: «Стране нужна нефть…Стране нужна нефть…»
Директор Сургутского совхоза отдал нам старую совхозную контору. В этой развалюхе все и разместились. Наняли четырнадцать рабочих, выпросили в совхозе пять топоров, бензопилу, начали рубить просеки, намечать улицы и дороги поселка. В долг обзавелись первой лошадиной силой: запрягал Дурасов (он сейчас начальник Сургутского нефтепромысла) сивку-бурку и гонял на ней в банк за зарплатой. Самому старшему из нас было около тридцати. Сейчас рассказываешь, как мы начинали, — кое-кто сочувствует. А зря — жили мы здорово! Ни до, ни после не шутили и не хохотали столько, сколько в тот первый нефтяной сезон…

По другую от Сургута сторону Оби, вокруг будущего Нефтеюганска, к лету 1964 года успели заложить семь скважин, В стремительном темпе бурились новые. Спали в недостроенной — без окон и дверей — крошечной деревенской школе. К концу третьей смены в белесые весенние сумерки к буровым подкрадывались волки, поблескивали глазами из-за кустов, тревожно принюхивались. На смену порой ходили с оружием.
«Стране нужна нефть…» До приезда Чурилов еще надеялся, что им, как в Поволжье, дадут время на обустройство. Здесь он понял: не успеть. Шестьдесят тысяч тонн нефти, записанных Нефтеюганску в план 1964 года, надо было выдать с лету, с ходу, почти без техники, транспорта.
А Обь меж тем вздувалась, расползалась коричневой холодной волной, словно северный Нил, на все лето заполняя своим подвижным телом десятки тысяч квадратных километров вокруг. С юга от Тюмени и Омска рванулись сюда подкопленные за зиму караваны пароходов, танкеров, барж. 5 апреля появился Чурилов в Нефтеюганске, а 26 мая первая баржа с нефтью уже ушла в Омск. На десятки километров оба берега Оби заваливались миллионами тонн грузов. Тысячи людей копошились среди стройматериалов, стальных конструкций, автомашин, вездеходов, электромоторов, контейнеров с углем и мукой. Людям требовалось хоть где-то, хоть под каким-то укрытием спать. Технику следовало сейчас же собрать и пустить в ход: привести в движение курганы кирпичей, холмы гравия и песка,мощности дизелей и электродвигателей. А самое главное («Стране нужна нефть…») —план, план, план!

Это был труд, неоценимый в рублях и несоизмеримый ни с какой шкалой коэффициентов доплаты. Разношерстные отряды строителей, в большинстве не знакомые с нефтяным строительством, учась на ходу, выжимали из не приспособленных для местных условий механизмов куда больше, чем ожидалось. Нефтяники, поодиночке и группами пробирающиеся из Баку, с Поволжья, с ходу включались в клокочущий ритм штурма. Словно сгустившийся вихрь энергии повис над Обью, обжигая и завораживая души.
По всем нормальным технологическим и физическим нормативам они не могли из-под ржавых болот дать от нуля за сезон сразу шестьдесят тысяч тонн нефти, но они(«Стране нужна нефть…») дали вдвое больше, они отправили в Омск к октябрю 1964 года 117 000 тонн! И только после отправки последней предледной баржи в Нефтеюганске заложили первый восьмиквартирный дом…

— Такие вот наши вторые университеты, — говорит Чурилов. — Очень они расходятся с тем, чему нас учили в первых. Впрочем, поезжайте с Московцевым, посмотрите сами.
…Промысел, как и остальные тюменские промыслы, жмется к берегу Оби. Полсотни скважин разбросаны на небольшой площади. Маленький автобус, переваливаясь через ухабы, быстро несет нас по полю.
— Мы ежегодно утраиваем добычу, — рассказывает Олег Алексеевич Московцев, главный геолог НПУ (он говорит: «дóбычу», как все нефтяники).
Ему, как и Чурилову, едва перевалило за тридцать. Он был в «чертовой дюжине» первых. Вскоре приехала жена, тоже нефтяник по профессии. Жили вместе со всеми в конторке сургутского совхоза. Потом добыли сруб избы, крыли ее сами, вдвоем («Интересное оказалось занятие, но времени не хватало, приходилось работать по ночам»). Только-только обжили домик — перевод в Нефтеюганск. Вновь общежитие.
Когда жена мыла голову, он, как научили, загораживал ее пиджаком. Недавно получили квартиру в брусчатом доме — вот радости-то было!

На голове у Олега Алексеевича отличная желто-зеленая шапка-фуражка из нерпичьей шкуры, в Казани купил. Там институт кончил, там и женился. Работал старшим геологом цеха на промысле в Азнакаеве. В Сибирь ринулся, как только услышал об открытии нефти — не за рублем: выигрыш в зарплате невелик — за интересом, размахом, перспективой. На узком худом лице цепкие, откровенные глаза, серо-голубого, меняющегося от настроения цвета. Длинные пальцы, сильные в рукопожатии.
Автобус петлю за петлей раскручивает дорогу: от вышки к вышке, от скважины к скважине. Словно гигант по имени Современная Цивилизация вбил эти стальные ажуры в девственную долину, вдоль и поперек располосовал ее дорогами, рвами, трубопроводами, расшвырял, будто тунгусский метеорит, километры тайги к горизонту, властно застолбил свои права на делянки черного золота.
— Размах… — неопределенно соглашается Московцев. — Еще б к нему капитальность… Они ж у меня все, — он указывает на черные прочерки буровых вдали, — понимаете, все не обустроены! Не успеваем, нет сил, все забирает план, нефть! Грубо говоря так: где надо металл — я кладу камень, вместо камня — дерево, вместо дерева — веревочкой подвязываю. Да вот, к примеру…
Мы вылезаем у двух странных сооружений: на землю навалены стволы деревьев, на них стоят два высоких железных понтона, на понтонах покоится узкая платформа, накрытая брезентовой палаткой. Из-под брезента слышится лязг и грохот машин.

— При выкачке примерно двадцати пяти тысяч тонн нефти давление в пласте падает на одну атмосферу. Значит, после одного миллиона — на сорок атмосфер. Нефть перестает фонтанировать. Надо закачивать воду, чтобы поддержать давление. Мы выдали уже миллионы тонн нефти, а станции для закачки воды будут построены только в 1969 году. Вместо них ставим такие вот кустарные — на живую нитку — блоки, качаем, как при царе Горохе. Государству от них убытков около ста тысяч рублей ежегодно.
Нас обгоняют многотонные ревачи с капотами, укутанными, словно женские лица, в теплые полушалки. Тракторы кильваторным строем тянут прямо по снегу блестящие трубы. Канавокопатели, врезаясь в замороженную землю острыми лопастями, медленно пятятся через поле. Срез земли в канаве трехцветный: сверху полметра бурого — это торф, затем с метр бело-лилового — это промерзь, и за ней лишь начинается нормальный землистый оттенок. Выезжаем в лес и наконец распахивается тайга, и на обширной поляне гордо и будто бы даже гневно взметываются ввысь четыре гигантские башни цистерны. Это товарный парк, место сбора всей устьбалыкской нефти.
Отсветом, округлым ребристым контуром глянулись они нам с высоты при отлете из Нефтеюганска. Вдалеке темной россыпью домов, балков и землянок лежал сам поселок. Три года назад тут, в деревне, жили, по рассказам, шестнадцать человек. Теперь — приблизительно шестнадцать тысяч. Им сказали: «Стране нужна нефть…» И они вопреки и наперекор недоеду, недосыпу, бездорожью, бедам естественным и искусственным — напролом, навалом взяли на щит великую сибирскую нефть.

В маленькой тесной конторке Нефтеюгансиого промыслового управления секретарь парторганизации читал нам свои стихи.

Он не поэт, Леопольд Петрович Колупаев. Он нефтяник. Но вечерами в общежитиях ребята под гитару поют его песни. О девушке, без которой «пуста тайга», о том, что «над Юганкою, как над Волгою, те же зори, те же весны…». Здесь мечтают о невестах, о женах, оставленных «где-то на Большой земле». Зовут их в стихах, песнях, но только не в письмах. Письмо — это уже серьезно, а всерьез любимую приглашать сюда рановато: два квадратных метра на человека. Цифра, конечно, средняя, у некоторых больше, у иных и того нет — землянки оспой изрыли высокий берег Юганской Оби. Из крошечных окон «Земгорода», как тут говорят, иначе смотрятся «те же зори, те же весны», и поэтому в часы служебные, разбирая почту, автор стихов и песен сообщает мечтающим о романтике девчатам прозу жизни: «А кроме того, в Нефтеюганске очень трудно решаются вопросы с жильем…»

Живут и в балках из бревен или досок, и в вагончиках (один на две семьи)… В Сургуте не намного лучше. Воспитательница одного из общежитий нефтяников говорила нам: «Мы с мужем долго ничего подыскать не могли, а уезжать не хотелось. Пришлось за 250 рублей купить землянку у частника». Сопровождавший нас товарищ стал горячо уверять, что рассказ женщины «не типичен», она сама виновата — зачем дала обмануть себя спекулянту? Но мы-то знали, что и гостиница, в которой нас разместили, тоже по меньшей мере здесь не типична…
С этим оазисом комфорта мы познакомились, вернувшись из Нефтеюганска. В Сургуте ждал нас «круглый стол». Первый «круглый стол» новой «Литературной газеты» — в общежитии нефтяников. Попали мы «с вертолета на бал» — времени оставалось в обрез. Но за каких-то полчаса очаровательная Шурочка Шатюнкова, большая хозяйка маленького дома, как называла она себя, сумела нас привести в божеский вид: оказалось, что в ее гостинице без названия (сургутяне, острые на язык, называют ее «министерской») есть и ванна, и пластиковые полы, и торшеры, и все прочие удобства.
— Карета подана! — придирчиво оглядев нас, объявила Шурочка.
«Газик» ждал у ворот.

2** (Литературная газета № 20, 17 мая 1967 г).

«Круглый стол» имел вполне квадратный вид. Он стоял посреди чистой уютной комнаты общежития сургутских нефтяников, где так хорошо было посидеть в тепле после всех этих больших, маленьких, поменьше и еще меньше самолетов и вертолетов, без которых сегодня немыслимо путешествие по Тюменскому Северу. Расселись вокруг, кому не хватило стульев — на кроватях. В основном все молодые ребята — инженеры, рабочие промыслов, мастер с энергопоезда… Заглянули две женщины: «Можно нам?» — «Что за вопрос!» Ребята галантно встали, подвинули стулья. Договариваемся: председателя не будет, регламента тоже. Пойдет? Зашумели: «В самый раз».
Сразу же выяснилось, что очерк «Сургутские контрасты» ( *** Автор очерка В. Травинский («ЛГ» N 3, 1967 г.) многие читали. Мнение общее: написана правда. Мы говорим, что в редакцию пришло письмо, — строители считают, что неправильно о них написано. «Нет, в основном все правильно. Может, кому и обидно, но так есть на самом деле». Ясно… Ну, а как тут живется-работается?

Говорили допоздна и действительно без регламента — кто сколько хотел и о чем хотел: как тушили пожар в тайге, как приходится бегать по очередям — того нет, этого нет; как с ростом обстоит, можно ли выдвинуться; и о том, что вечерами некуда податься, и насчет работы, насчет зарплаты; кто почему приехал сюда — обо всем. Молодой инженер сказал, что здесь, несмотря ни на что, здорово! Лесища, рыбалка. Ну, и потом необычность всего — и такой горячки в работе он прежде не видывал, и начинать на пустом месте интересно, романтики хоть отбавляй… «Когда тайга задымила, нас по тревоге подняли». Его спросили: «Слушай, а если ты женишься?» Замахал руками:
«Упаси бог, мне здесь нравится, уезжать неохота…»
Жениться — это почти наверняка уезжать: куда с женой денешься? Предвидим, что нам возразят: живут же в Сургуте семьями, ничего страшного. Конечно, есть и семьи. В этом городе контрастов любой факт можно оспорить, сославшись на другой, того же порядка, но… с противоположным знаком. Нам называли десятки фамилий тех, кто остался, работает уже несколько лет. Целые бригады называли — и нефтяников, и геологов, и строителей. Это коллективы, сцементированные товариществом, чувством долга. Мороз ли, грязь ли, мошка ли — таким черт не страшен. Но, наверное, столько же называли фамилий уехавших, не пожелавших жить в балках, не одолевших тягот. Во всем этом разобраться, казалось, невозможно.

«Почему же, кое в чем можно и разобраться», — возразил наш бригадный социолог и начал расстегивать чемоданного образца портфель — походную картотеку. В прошлый свой сургутский приезд он целый месяц выписывал всю эту статистическую премудрость из личных дел, документов о прописке и выписке, разных служебных отчетов.
— Ну и что же скажет нам ваша цифирь, уважаемый ученый муж!
— Скажет, что в минувшем году в главке Тюменьнефтегаз работало около 18 тысяч человек. Из них уволилось более 13 тысяч и вновь было принято свыше 17 тысяч.
Мы прониклись уважением. Мы вдруг почувствовали, как в каждом из нас ворочается, просыпаясь, социолог.
Следующая часть нашего очерка будет социологической, решили мы единогласно.

Сибирская нефть обнаружена в местах малолюдных и совсем безлюдных. Поэтому новосел здесь — главная фигура. Население нефтяной столицы, бывшего райцентра  Сургута, за три года утроилось. Несколько лет назад на весь Ханты-Мансийский национальный округ (там сейчас добывается нефть Приобья) приходилось 165 тысяч человек. Территория же округа — 523 тысячи квадратных километров — чуть поменьше Украины. На Обский Север хлынул громадный поток приезжих: за два года население округа увеличилось на 40 процентов.

Новосел многолик. Это и опытный нефтяник из Татарии, и вчерашний сибирский колхозник. Это и каменщик, поработавший на десятках строек, и вчерашний выпускник профтехучилища. Это и солидный семьянин, и человек, убегающий от исполнительного листа. Молодые и пожилые, энтузиасты и скептики. Желающие подзаработать и ищущие свое место в жизни. Прибывшие сами и направленные начальством. Приехавшие в одиночку и крепко спаянными еще на старых местах группами. У всех общие проблемы и у каждого — свои.
Из таких людей складывается население новых мест.
Резко преобладает молодежь. Даже в древнем Сургуте две трети взрослых — в возрасте 20—34 лет. Странно, что эта возрастная особенность населения нефтяной Сибири никак не учитывается в планировании. Молодежи нужны клубы, библиотеки — их крайне мало. Молодежи нужны спортивные сооружения — средства на них вообще не отпускают. (Единственный спортзал в Сургуте вынуждены строить под псевдонимом теплого склада.) Но что уж об этом говорить, если даже не берется в расчет динамика половой структуры населения.

Сейчас в Сургуте на 100 молодых мужчин приходится примерно 40 их сверстниц. Но женщины приедут — неизбежно. Возникнет проблема их трудоустройства — об этом пока никто не думает. Потребуются квартиры для семей. Через 2—3 года появится множество детей. Судя по другим районам нового освоения доля дошкольников в недалеком будущем окажется здесь в несколько раз большей, чем в старых городах. А яслей и детсадов пока почти нет. И даже в проекты закладываются усредненные нормативы потребности в детских учреждениях — на тысячу жителей, что заранее обрекает население новых городов на трудности.

Итак, трудности. Одни — абсолютно неизбежны. Их — хочешь не хочешь — придется преодолевать. Но есть и созданные искусственно. О первой и главной из них — острой нехватке жилья — мы уже говорили. Другая беда — неустроенность в самом широком смысле слова: плохо и с медициной, и с торговлей, и с культурным обслуживанием, и с элементарным бытовым. Государственная торговля в Тюменской области кончается Тобольском. Дальше на север — царство ОРСов и потребкооперации. В каждом городе и поселке несколько ОРСов. В Сургуте их семь. И все они, за исключением двух, — карлики. Может быть, чем больше ОРСов, тем лучше снабжение? Совсем наоборот. Ни один из них не имеет достаточно складов, ни один не может иметь специализированных магазинов, ни один не имеет холодильников. Каждый ОРС сам планирует свой товарооборот, сам определяет круг потребителей, сам завозит свои товары, сам их реализует или портит — без всякой увязки с другими.

Одних товаров завозится много больше потребности, других не завозится вовсе. Доставка малыми партиями обходится дорого. Содержать собственный хороший транспорт карликовые ОРСы не в силах. Плохая организация торговли тяжело отражается на населении еще и потому, что рынок в этих местах отсутствует. Совсем. Если чего-то нет в магазине, то нет вообще.

В конце августа нефтяников и строителей все еще кормят осточертевшими им консервированными щами, а в марте уже нет картошки. Без холодильников летом нельзя торговать ни мясом, ни свежей рыбой. Выбор продуктов крайне ограничен. Много вина и водки. Кстати, это очень выгодный для ОРСов товар: выручка от продажи двух бутылок водки почти такая же, как от 30 литров молока. Доля водки в годовом обороте Сургута в два раза выше, чем в среднем по Союзу. Заинтересованность в продаже спиртного — результат оценки работы магазинов по выручке. Не знаем, насколько это правильно для страны в целом, для Севера же — явно порочно.

Отношение к торговле у новоселов разное. Однако всех объединяет недовольство обслуживанием. Постоянные очереди в столовой, невозможность отдать что-либо в починку, грубость продавца — это раздражает и местного жителя, и прибывшего из
сибирского села, и вчерашнего горожанина из Европейской России. Главная причина — низкая квалификация и недостаток работников в сфере обслуживания. Заработки у них невысоки, как и везде, но на Севере есть своя особенность. У «бытовиков» еще и самые низкие районные коэффициенты доплаты — всего 30 процентов. В то время, как у нефтяников и строителей — 70. Оправдано ли это?

Заработная плата. На Севере она выше, чем в других местах. Выплачиваются надбавки; отпуска длиннее; проезд раз в три года — бесплатный. Все вместе называется льготами. Слово это приобрело некий оттенок благотворительности, необязательности. Дело, конечно, не в названии. «Как розу ни зови, она все розой пахнет». Однако отношение к льготам, будто к чему-то необязательному, что можно дать, а можно и не дать, в полном ли размере дать или в половинном, — характерно и для тех, кто устанавливает размеры этих льгот.

В чем экономический смысл надбавок к заработной плате? Назначение районного коэффициента — восполнение необходимых по местным условиям дополнительных затрат (на питание, одежду, отдых и так далее). Расходы эти у продавца, врача, парикмахера не меньше, чем у строителя или нефтяника. Но люди, получающие самую низкую основную заработную плату, получают и самые низкие надбавки. Это не проходит безнаказанно и в конечном счете бьет по тому же нефтянику, о котором как будто больше всего и заботились.

Мы не знаем, какой коэффициент необходим и достаточен для Обского Севера. Это дело конкретных научных расчетов. Но знаем, что в одном районе он должен быть единым. Таков вывод долголетних исследований солидных научных учреждений. Его, кажется, никто не пробовал опровергать. Однако исправлять явные несуразицы не торопятся.

Следствие всех этих несуразностей, неустроенности быта — громадная текучесть кадров. Кривая текучести — тревожный симптом! — ползет не вниз, а круто вверх. В 1965 году уволилось 50 процентов работавших в системе Главтюменьнефтегаза, в 1966 году — уже 72 процента! Казалось бы, при таких темпах строительства, которые мы наблюдали в Сургуте и Нефтеюганске, условия жизни должны улучшаться. Почему же текучесть растет?

Размышляя над этим, мы пришли к выводу, что она и не может не расти. Ничего странного в этом несколько парадоксальном заключении нет: уже в самом планировании без труда обнаруживаются противоречия, прямехонько ведущие к росту текучести. Если в 1964 году на жилье и быт ассигновали сумму, составляющую примерно пятую часть от производственных расходов, то в 1966-м только десятую часть! Но это еще не все.
Фактические вложения в жилищное, культурное и бытовое строительство оказались почти на четверть ниже плановых, в то время как производственные расходы намного превысили плановые.

Вот они, пресловутые ножницы, отрезающие для многих возможность остаться в новых нефтяных районах Сибири!
Текучесть по-своему формирует контингент работающих. Особенно это заметно у строителей, где на смену опытным кадрам нередко приезжают люди без специальности. Многие из них, едва освоив какую-то профессию, уже спешат в отдел кадров с заявлением об уходе. Отсюда убытки, убытки, убытки и острая нехватка квалифицированных рук.

— Все верно: с жильем, бытом действительно плохо еще, — говорили строители, которым нефтяники передали нашу бригаду, как эстафету. — Верно, но завтра наступит совсем иная жизнь. Сургут-то растет! Вы видели, как Сургут растет? Нет, мы еще не видели. Так и условились: сначала посмотрим своими глазами, а потом уже встретимся с авторами разгневанного письма.

Имея 23 года строительного стажа (таков стаж у одного из членов нашей бригады), можешь быть уверен, что на стройках страны встретишь не менее 23-х старых знакомцев. Поэтому мы не очень удивились, когда оказалось, что главный сургутский строитель Владимир Иванович Кравченко и наш товарищ вместе когда-то строили заводы в горном Алтае. Тем охотнее Кравченко согласился быть гидом. Владимир Иванович управляет трестом, многие организации у него, генерального подрядчика, состоят в субподрядчиках. Так что чин у него большой, но сургутский стаж маленький — всего три месяца. Маленький и очень выгодный: можно хвастать всеми достижениями, а все грехи списывать на предшественников.

Однако, когда Кравченко возил бригаду в газике по Сургуту, он ничем не хвастал и никого не обвинял. Было заметно, что успел человек уже влюбиться в этот город. И еще очень заметно было, что встревожен, не очень-то рад весне.

Залитый солнцем, Сургут выглядел весело. Газик летел птицей, не разбирая дороги. Но шофер то и дело мрачно замечал: «С весны и до самых морозов тут не проедешь». И в поселке нефтяников, центральном здесь, когда мы ходили от одного строящегося дома к другому, начальник участка, опытный инженер и пионер из пионеров в Сургуте, говорил: «Скоро сюда никакая машина не пройдет».

Потом мы сидели в его чистенькой конторке, и разговор снова и снова возвращался к тому же — к дорогам, вернее, к грядущему бездорожью. «Как же так, — удивлялись мы, — вот существует уже большой поселок, осенью тысячи его жителей получат все, что нужно для культурной жизни, но какая может быть культура, если к магазину, к школе, к кинотеатру, от дома к дому даже иначе, как в болотных сапогах, не пройти? В чем причина, почему не строите дороги? Или сил у вас мало?»
— Сил хватило бы, — отвечали, — да нету денег. Нужно 3,5 миллиона на дороги, дали только 300 тысяч…

Тому, кто пожелает взглянуть на цифры годового строительного плана в Сургуте, сразу бросится в глаза какое-то крохоборство во всем. План этот похож на одеяло, сшитое бедной-бедной хозяйкой из крошечных лоскутков. Главная его идея — сэкономить на одном, чтобы выкроить какие-то рубли для другого. А в результате не хватает ни тому, ни другому. В итоге — опять убытки.

На всей территории поселка лежит торфяной слой толщиной от 40 до 70 сантиметров. Ясно, что слой этот нужно срезать и вывезти, а потом, где понадобится, насыпать плотный грунт — сделать, как говорят, вертикальную планировку. Ясно также, что срезать нужно если не сразу на всей площадке, что было бы лучше, то хотя бы с запасом на годовую программу. Так нет, срезают торф лишь под строящимся домом и на нескольких метрах вокруг. Почему? На всю вертикальную планировку не дают денег. Теперь уже и сама площадка, подобно плану, выглядит лоскутным одеялом. Казалось бы, поднимают люди большое дело, за спиной у них огромная могучая страна, кровно в этом деле заинтересованная, а оглянешься вокруг — и не почувствуешь размаха. «Сургутгазстрой» так плохо вооружен, что похож на захудалый трест районного масштаба. Почти ничего из арсенала современной строительной техники в Сургуте мы не видели. Сплошь кустарщина.

Особенно наглядна в этом смысле постройка телецентра «Орбита», которым так гордятся в Сургуте. Нам радостно было узнать, что скоро люди здесь будут смотреть московские телепередачи через спутник «Молния». Замечательно! Но сама эта постройка (здесь работают опытные, добросовестные люди и ничего худого о них мы сказать не хотим) выглядит абсолютно безрадостно; тепляк, железная печка, около нее чумазые истопники, стремянка на второй этаж, носилки с кирпичом и бетоном в руках молодых парней. Советская радиотехника шестидесятых годов и — девятнадцатый век строительной техники. Такого контраста не забудешь.

А к чему приводят носилки и стремянки, известно давно и всем: низкая производительность труда, огромная текучесть, потребность в людях, превышающая всякие разумные нормы. Ну, скажите, неужели выгоднее привезти на Обь десять рабочих вместо одного передвижного компрессора или автокрана?

«Круглый стол» мы провели в одном из молодежных общежитий. Ребята побросали шахматные доски и бильярд, расселись вокруг нас, многие стояли — стульев не хватило. Говорили страстно и почти исключительно о плохой организации дела, о простоях, об отсутствии механизации. Ребята рвутся на трактор, бульдозер, на автокран, чтобы избежать непроизводительного, плохо оплачиваемого и тяжелого ручного труда, но техники нет, и администрация поневоле всеми силами стремится удержать их на ручных работах. Тяга к механизму — это знамение нашего времени. Но в Сургуте сегодня ставка не на машинную, а на мускульную энергию.

Так мы убедились в том, что само по себе перечисление построенных и строящихся объектов, которому в сердитом письме оппонентов придается значение важного, даже решающего аргумента в споре, на самом деле аргументом служить не может. Да, мы видели все это — телецентр, широкоэкранный кинотеатр, больницу, школы, многоквартирные дома, — все то, что сооружается сейчас в Сургуте, и очень рады за Сургут, который третий год уже мучается без этих домов, без школ и больниц. Мы видели, что строители работают здесь много и хорошо, можно даже сказать —
самозабвенно, но машин у них мало, но плохо со снабжением, но планируются и финансируются все эти работы через пень-колоду, но рост нефтедобычи сегодня и в плане на завтра по-прежнему опережает рост числа домов, школ, яслей, но… Обо всех этих «но» мы прямо сказали авторам сердитого письма.
У нас был долгий разговор с ними. До чего же договорились?

3 **** (Литературная газета № 23, 7 июня 1967 г.)

По общему согласию, какие-либо преждевременные выводы и заключения были в нашей бригаде запрещены. Здесь, в поездке, — только сбор информации. Собирали мы ее по определенной системе: на «круглых столах» разных уровней. Забегая вперед, скажем, что провели их всего шесть: два в рабочих общежитиях, потом с инженерами и бригадирами СУ, рассерженными авторами письма о «Сургутских контрастах», с партийными и хозяйственными работниками Сургутского района, с руководителями главков и научно-исследовательских институтов Тюменской области и, наконец, в Министерстве нефтедобывающей промышленности СССР. Но прежде — о нашем споре со строителями СУ-8, авторами сердитого письма. Суть этого спора, как оказалось, — в разном подходе к одним и тем же явлениям. Писать о сургутском нефтяном «буме» можно по-разному. Можно — и это будет правдой — преклониться перед стойкостью и мужеством тех, кто в канун пятидесятилетия нашей революции, в таких же почти условиях, как их отцы и деды, герои первых пятилеток, творят здесь, среди болот, в тайге, в бездорожье, новое русское чудо. Но можно — и это тоже будет правдой! — прямо посмотреть происходящему в глаза и понять, что не на голом энтузиазме, а лишь при помощи энтузиазма должно в наши дни строить, что никакому энтузиазму не помеха применение современной техники, забота о человеке, разумная очередность — все то, чего здесь так мало, так скупо отпущено энтузиастам. И поскольку можно писать по-разному — по-разному и пишут. Нам приходилось читать всякие публикации о Сургуте — восторженные и тревожные, бездумные и озабоченные той большой, поистине государственной ответственностью за все, что происходит сейчас на берегах Оби. Мы признались нашим оппонентам, что последнее нам больше по душе. Поэтому и появились в нашей газете «Сургутские контрасты».
[Теперь нам ясно, что автор хоть и прав в главном, но все же кое-в чем ошибся. Не стоило, например, писать об инженерах, будто они приехали в Сургут «позолотить пенсии». Это издержки полемики. И, может быть, автор несколько преувеличил в описании сургутского климата. Оказывается, летом там часто жара, а зимой хотя и доходит порой до -50, но вообще-то не дюже морозно. Мы пообещали сургутским строителям исправить эти ошибки].

И еще обещали им, в меру наших возможностей, бороться вместе с ними за комплексность, истинно плановое начало в завоевании природных богатств Западно- Сибирской низменности, за разумную рачительность и против бездумной скупости,оборачивающейся огромными потерями.
С этими мыслями и садились мы за очередной dкруглый столt. Теперь уже диалог с «Литературной газетой» вели руководители тюменских организаций, участвующих в освоении берегов Оби.

---

статьи из газеты «Литературной газеты».
*Литературная газета № 19, 9 мая 1967 г.
*Литературная газета № 20, 17 мая 1967 г.

ссылка на статьи: http://demoscope.ru/weekly/knigi/perevedencev/stati/09.pdf